Француженка...

 
Вряд ли мы познакомились бы с нею лично, если бы однажды я не попала в весьма неприятную историю. Я возвращалась домой с вечернего эфира, настроение было отличное, присутствовал, как говорят, полет души, а когда душа радуется, интуиция обычно спит. По крайней мере, моя. Топая подпрыгивающей походкой по направлению к дому, я не заметила, что с троллейбусной остановки за мной отправились два черных силуэта. Подъезд в тот период закрывался на кодовый замок. Что составляло некую проблему для неожиданных, или же просто непроинфомированных гостей абсолютно всех жителей подъезда. Иногда они просили меня, как и любого возвращающегося, открыть им дверь. Я всегда открывала. На сей раз я краем глаза, нажимая на три кодовые кнопочки, заметила кого-то сзади, но не обратила на них внимания. Мало ли. Уже захлопывая дверь, я услышала мужской голос "Девушка, погодите, не закрывайте" и на секунду притормозила с захлопыванием. В эту секунду в дверь просунулась широкая мужская рука по локоть, а за ней - и весь мужчина, а потом второй. Света в подъезде не было. Я идентифицировала лишь высокий рост. Наверное, даже очень высокий рост. А потом я услышала шепот, тембрально тот же, что и просивший меня не закрывать. - Стоять, сучка - сказал голос и прижал меня затылком к стене. Возле шеи было что-то неживое и тонкое. - Будешь орать - кадык вырежу.
Почему-то мелькнула мысль о том, что, у женщин ведь не бывает кадыков.
- Давай сумку. - сказал голос, в том время, как рука его обладателя уже стаскивала сумочную ручку с моего плеча. Сумку передали второму, и, пока второй в ней рылся, первый аккуратно, за что ему большое спасибо, снял с меня серьги. Даже не серебряные. Банальный мельхиор. А мог бы и уши порвать. Затем он занялся шеей. Ввиду чего я осмелюсь посоветовать читателю женского пола стараться не носить в позднее время и одиноких путешествиях шейных платков. Это может плохо закончиться. Обладателя голоса крайне разозлило отсутствие у меня шейной цепочки. Он попытался, было снять платок, чтобы ее поискать, но платок был завязан на одной мне известный узел. Поэтому он приподнял платок за узел вместе со мной. Хорошо, что узел находился спереди.
- Где цЕпочка? - спросил голос, основательно пошарив по моей шее.
- Нет. - прохрипела я.
- Как это нет? Нет цЕпочки??? - недоумевал голос, упорно делая в слове "цепочка" неправильное ударение.
- Нет- повторила я. Из-за сдавливающего горло платка говорить быть трудновато. Дышать тоже.
Тогда он отпустил платок и занялся моими руками. Я как раз тогда думала о том, что я не снимаю колец почему-то, ни в ванне, ни при работе, просто не обращаю на эти кольца внимания, однажды надев. По этой же причине на мне оставалось обручальное кольцо, которое месяца четыре как полагалось снять. Я просто о нем забыла, как и обо всех остальных. Рослый, наконец, обозначил мое действительное семейное положение. Разобравшись с кольцами, одной рукой он взял меня за волосы, а второй зачем-то полез себе в карман.
- На пол! - сказал голос.
Ну вот, а я вот только как раз успокоилась, поняв, что нужна им не я, а то, что на мне. По крайней мере, я ни разу раньше не слышала, чтоб и грабили, и насиловали одновременно. Или одно, или, извините, другое. Ну, то есть, я не о войне говорю... и не о действиях молодчиков над мирным населением, там все бывает. А так. В мирное, строго говоря, время. Или грабят, или насилуют. И если первое мне представлялось ранее сущим пустяком, то второго - я была в этом абсолютно уверена - не переживу. Приказ опуститься на пол я восприняла как дилемму: или я опущусь, или меня зарежут. В таком случае пусть однозначно режут.
- Неееет!!!! - заорала я, кажется, действительно очень громко.
И тут же получила в лицо чем-то железным. А потом это "железное" мелькнуло у меня перед глазами и из него что-то брызнуло. Глаза у меня закрылись автоматически, я услышала шепот обладателя голоса, видимо, адресованный напарнику "ты все взял?", они бросили что-то на пол, и смылись из подъезда. Видно ничего не было, глаза разъедала какая-то дрянь. Я плюхнулась на холодный кафельный пол и заревела. Благодаря этому, у меня открылся первый глаз. В отличии от первого, нежилого этажа, на втором свет все-таки горел. Глядя по сторонам одним глазом, я дошла до квартиры, открыла дверь и села на пол. Рядом со мной, на тумбочке стоял телефон. Я позвонила отцу и произнесла два каких-то предложения. Наверное, папа понял, что именно я сказала, потому что примчался он через 10 минут. За 10 минут я успела промыть второй глаз и залпом выпить полбутылки коньяка, случайно оставшиеся у меня после сабантуя трехдневной давности. Даже странно, что осталось целых полбутылки. Обычно не остается. Обычно вылизывают все до капли, а потом я выбрасываю пустые бутылки. Дальше все было стандартно и неинтересно. Папа вызвал, зачем-то, ментов, мы поездили с ними по району, по дороге зацепили человек пять праздношатающихся, в отделении выставили перед мною этих пятерых, среди которых я не смогла бы опознать никого, даже если бы кто-то из Них там действительно и был, потом меня повели наверх и предложили написать заявление о краже паспорта, который, кстати, тоже свистнули вместе с кучей совершенно неожиданных, непредназначенных для кражи вещей, полувыкуренной пачки сигарет и губной помады, к примеру. Из процесса написания завления мне запомнился только один язвительный вопрос одного из Ментов, почему это по такому-то адресу я проживаю одна.
- Потому что так получилось.
- Вот видите, к чему приводит жажда свободы - улыбаясь, сказал мент. У мента были усы и желтые зубы.
Потом благородные хлопцы развезли нас с отцом по домам, по дороге разъяснив, что это, скорее всего, гастролеры из области, или с Мирного, или с Текстильщика, потому что местные, в центре города, в полдвенадцатого ночи, то есть в детское, собственно, время, такими вещами не увлекаются. Один из Ментов проводил меня до квартиры, попрощался и ушел, напоследок обнадежив тем, что паспорт, скорее всего, подбросят. Это была ночь с пятницы на субботу. Как это всегда и бывает, на мой финальный ночной крик в подъезде не отреагировал никто, зато наутро о ночном происшествии каким-то непонятным образом знали все. Заходить ко мне никто не рисковал, зато, встречая меня на лестнице, каждый встречный и поперечный выражали мне свои соболезнования. Почему-то он все думали, что меня все же изнасиловали. То есть, они это предполагали. Кто-то предлагал хорошего знакомого дермато-венеролога, недорого. Я смотрела сквозь них, пила феназипам пачками и не видела снов. На транквилизаторах человек вообще не видит обычно снов. Неделю спустя я сидела в уже привычном, слегка ужасном состоянии в кресле и смотрела картинки в телевизоре, почему-то без звука. Звук включать не хотелось. Сзади раздался звонок. В прихожей горел свет. Уже неделю я везде оставляла свет. Невзирая на свет, я решила не открывать никому. Звонок повторился. Я сидела на месте и курила. Затем прошло минут десять тишины. Или мне показалось, что десять. Я старалась не контролировать время по вечерам, для этого мне хватало утренних эфиров. Я поссорилась на этой почве с начальством, я пришла на работу и в истерике заявила, что, либо они предоставят мне ночную развозку, либо я не буду у них работать. В ответ меня поставили на утро. Через десять упомянутых минут звонок повторился. Затем, очень быстро, еще. Я сидела на месте. Затем я почти физически почувствовала, как кто-то, с другой стороны двери, наклоняется к замочной скважине и говорит голосом неопределенного пола:
- Наточка... Ната... пожалуйста, откройте. Я по очень важному делу.
Я затушила сигарету и вышла в прихожую.
На пороге стояла высокая худая женщина, в длинном черном кожаном пальто. Она была тонкая и прямая. У нее была отличная осанка. Впоследствии она запомнится мне в первую очередь силуэтом. Она напоминала тонкую винную бутылку из черного стекла. Из-под пальто выглядывали черные кожаные сапоги на шпильках. Непокрытая, абсолютно седая голова была коротко острижена, в ушах были маленькие красные камешки-гвоздики. На ее лице не было никакого макияжа, а если он и был, то был незаметен. По лбу пролегали глубокие горизонтальные морщины, несколько штук. Еще - явные "гусиные лапки" в уголках глаз. Все остальное лицо было белым и чистым, как бумага. Теоретически, ей могло быть лет сорок пять-пятьдесят. Единственное, что грубо нарушало образ: огромный голубой синяк под глазом.
- Меня зовут Анна. Можно, я войду? - больше похож на высокий мужской, чем на низкий женский, голос.
Я молча отошла от двери. Она прошла в прихожую, развернулась на сто восемьдесят и аккуратно закрыла за собой дверь.
- Два дня назад со мной произошло то же, что и с вами.
- Мне... очень жаль.
- Мне нужно с вами поговорить. Я хочу пригласить вас на чашку кофе.
Феназипам определенно мешал соображать.
- Я понимаю, что вам сейчас не до гостей... Однако войдите в положение пожилой женщины. О таких вещах я могу говорить только на своей территории. Так сложилось. - она неловко улыбнулась. - Снизойдите, будьте добры. Мне все-таки семьдесят два года. В этом возрасте и у вас будут "пунктики". Это недалеко, через подъезд. На пятом этаже.

Я неопределенно замычала.
- О каких вещах.. именно...
- Вы можете зайти сейчас ко мне? Я вас очень прошу.
- Спасибо, я уже находилась вечером по подъездам.
- Если хотите, возьмите что-то с собой. Нож... или газовый баллончик, если есть.
- Я вас совершенно не знаю.
Женщина улыбнулась.
- Хотите, я покажу документы?
Откровенно говоря, мне раньше никто не предлагал показать свои документы. Я растерялась. - Ладно. Пойдемте.
Я накинула куртку и на босу ногу влезла в ботинки, оставила свет (я довольно долго потом еще держала свет в прихожей) и мы вышли. Единственное, что она спросила у меня по дороге, это
- Вы случайно не учились в нашем университете?
- Нет. Я училась в другом месте.
- Да, похоже. Я вас совершенно не помню.
Она открыла дверь. Квартира была идентичной моей. И точно так же горел свет в прихожей. - Проходите в комнату. Я поставлю чайник. Вам чай или кофе?
- Чай.
- Черный, зеленый, матэ? - уточнила женщина.
- Черный.
- Сахар?
- Две.
- Коньяк?
- Нет, спасибо, - жизненный опыт подсказывал, что пить коньяк на транквилизаторах как бы не стоит.
- Курите, если вы курите - крикнула она уже из кухни.
На журнальном столике стояла бронзовая пепельница в форме раскрытой широкой мужской ладони.
Комната была оклеена однотонными молочными обоями. На стене висела фотография чернявого мужчины с полуседой бородой. Мужчина был колоритен. Под его фотографией не хватало разве что подписи "Он изобрел ядерную бомбу".
Мебели было мало, она была простой, неполированной, но что-то подсказывало, что недешевой. В центре стояли спаренные стеллажи с книгами. С большим количеством книг. На корешках были надписи точно не на русском, не на украинском, и не на английском языке. Иногда, правда, все-таки попадались... на русском.
- Это мой покойный муж - сказала Анна, ввозя в комнату столик на колесиках. Она была прямой, как палка. Под ее, уже снятым пальто обнаружилась длинная черная шелковая рубашка и джинсы. Руки, держащие столик, были похожи на длинные куриные лапы. Руки - это то, что нельзя подделать никакой пластикой. И шея. - подумалось мне.
- Хотите сигарилл? - спросила Анна.
- Сига... что?
- Это такие как бы сигареты. Немножко другие. Вкуснее.
С детства, черт возьми, я не приучена принимать подобные предложения как данность. Не воспитали во мне эту черту. В отличии от застенчивости, иногда сравнимой с пришибленностью. - нет, спасибо. Я... свои.
- Конечно, как хотите, - равнодушно сказала она. - так вот, Наточка, Слава - мой муж, преподавал физику в Ленинграде, в университете. А потом заболел астмой. Мы вынуждены были переехать, возник неплохой вариант размена. Нас так хорошо приняли в здешнем... универе... вы, наверное, поняли, я французский филолог... а потом, когда его... не стало, квартиру поделили его дети от первого брака... потому что они все это время жили в коммуналке... Они продали тут, купили там... а мне вот досталась однокомнатная. Как у вас. - Она улыбнулась еле заметно.
Она усадила меня на пуфик. Что ей от меня нужно?
Усевшись, она взяла с поддона портсигар, вынула из него "другую" сигарету и затянулась. - Наточка. - Она будто бы собиралась с силами. - Милая моя. Поймите меня правильно. Я знаю, о чем говорю. Я вас сейчас все объясню.
Я внимательно смотрела на нее.
- Нужно, чтобы вы подробно описали все, что с вами произошло, и оформили у следователя в виде протокола. Я понимаю, как тяжело вам будет сделать это... чисто, так сказать, психологически, и именно поэтому так сильно об этом вас прошу. Я побывала на вашем месте, - тут она, как бы с намеком, обвела указательным пальцем пораженный фингалом глаз. - Следователь у меня свой... как бы... я вас познакомлю. И нужно, чтобы если что, если дойдет до суда, вы дали показания.
- Неужели вы уверены, что их найдут?
- Не знаю. Ничего нельзя гарантировать. Но можно попытаться. Видите ли... - я попыталась, было открыть рот и рассказать о том, что меня еще тогда в ментовке попросили написать бумажку о том, что я якобы не имею материальных претензий, потому как они прекрасно понимали, что даже если они найдут добрых молодцев, то украшений и всего прочего мне не видать как своих ушей, да мне и жалко-то, по большому счету, только паспорт... но Анна жестом попросила меня заткнуться.
- Видите ли, Наточка. Вас ограбили неделю назад. Меня - спустя четверо суток. В нашем районе сроду не случалось таких вещей. Центр города, обеспеченные люди, у массы народу есть огнестрел. Поверьте, я знаю. Здесь этого просто не могло случиться. И, кажется, я знаю, почему это случилось. Вы помните, что на вас было надето в тот вечер?
В тот вечер я была одета в черное длинное драповое пальто. До меня что-то стало доходить, но пока я не понимала, что именно.
- Видите ли... я хронически не умею... да и страшно не люблю брать взятки. У одного моего... студента, назовем его так... была задолженность за четыре семестра. Которую я предлагала ему закрыть в течении трех. Он знаете ли, упорно совал мне деньги. Мне не нужны деньги, я неплохо обеспечиваю себя... переводами. У них скоро госэкзамены. Никто, конечно же, не хочет вылететь перед госэкзаменами... приятного мало... но если бы он пришел и попросил по-человечески... то, возможно, я бы отреагировала по-другому. А он... сначала пытался всунуть мне свои деньги, а потом стал откровенно угрожать.
- Вы это... серьезно? - немного помолчав, спросила я. - Но они же в основном, украшения отбирали...
- Правильно, совместили приятное с полезным, - она сделала паузу. - А потом кто-то из соседей сказал мне, что вы последнее время носили черное пальто, длинное, похожее на мое.
- Да... носила... ношу.
- Правда, у нас серьезная разница в росте... да и возраст... седина... все это понятно. Однако люди, которых он... попросил, могли этого не знать. В общем, я хочу попытаться все это выяснить. И для этого нам вместе нужно написать соответствующие бумаги.
- И все?
- Не совсем. Еще одна мелочь. Другой мой студент - неплохой парень, между прочим... сын прокурора города... с соответствующими, как вы понимаете, связями. Я хотела бы написать что-то вроде прошения... куда именно, в какую инстанцию, мне, думаю, подскажут... прошение о том, чтоб в этом дворе некоторое время подежурил патруль. И под этим прошением нужна, в том числе, и ваша подпись. Остальные соседи, думаю, будут не против.
При слове я почему-то совершенно некстати вспомнила предложение познакомить меня с дермато-венерологом и меня слегка затошнило.
- Хорошо - сказала я, проглотив воздух.
- Впрочем - добавила Анна, - если делу все-таки дадут ход... а его дадут, поскольку я опишу ситуацию со своей стороны, упомянув, естественно, предысторию с задолженностями и угрозами... то патруль будет установлен и без каких-либо бумаг.
- Хх... хорошо. Я все подпишу.
Сказав это, я поймала себя на каком-то странном, еще не оформившемся злорадстве, которое потом перетекло в совершенно явственное желание отомстить хоть кому-то. Независимо от факта вины или невиновности.
- Знаете, Анна...эээ
- Просто Анна, если можно.
- Я думаю, что если сядет кто-то, кто на самом деле не грабил конкретно меня... - феназипам начинал слабеть потихоньку, язык, соответственно, слегка окреп, - а грабил, допустим, кого-нибудь другого... то было бы тоже ничего...
- Пожалуй. Однако я думаю, что сядет тот, кому полагается. Надеюсь, по крайней мере. Видите ли, деточка... мой жизненный опыт подсказывает, что если мужчина - назовем его так... даже собственные угрозы не способен реализовать самостоятельно... и просит об этом кого-то другого, то это значит, что у него серьезные проблемы с волей... а если у него серьезные проблемы с волей, то и с раскалыванием... так сказать... проблем не будет. Мне так кажется. - Да, хорошо... Я все подпишу, не волнуйтесь.
Чай был допит, я встала и прошла в прихожую.
- Наточка... - она смотрела, как я босой ногой влезаю обратно в ботинки...
- Да?
- Скажите, а вы представляли себе, что бы вы сделали с ними, если бы их поймали и предоставили вам... так сказать, в полноправное пользование?
- Я?
- Хм. Ну не я же - она улыбнулась, - Впрочем, я могу рассказать, что бы я хотела с ними сделать, но боюсь, вам станет нехорошо. - Она снова усмехнулась.
Я стояла у двери одетая.
- Вы знаете, Наточка, вчера я поделилась с коллегой случившимся... Она была в глубоком шоке, разумеется... она... как и я, впрочем, раньше думала, что с порядочным человеком такого произойти просто не может... я знаю, знаю, что это мои... псевдоинтеллигентские заблуждения... но поверьте, я действительно так раньше думала. Ей простительно, она почти на сорок лет младше меня, знаете, что она мне сказала? - Что?
- Что гуманитарий, оказывается - она иронично выделила слово "окааа-зывается", - не должен стремиться к мести. Должен уметь прощать... Представляете?
- А вы.. вы что ей ответили?
- Я ответила ей, что, вероятно, этого гуманитария никогда не били кулаком в глаз.
ХХХ
Как только я оказалась дома, я будто бы отошла от гипноза, и все, только что сказанное старухой (почему-то теперь я позволяла себе так ее назвать) показалось мне абсолютнейшим параноидальным бредом. Я не могла ни поверить в сказанное, ни опровергнуть чего-либо. Я лишь вспомнила, что вместе с другими вещами у меня из сумки тогда стащили коробку конфет. Наверное, девушкам своим потом отнесли.